Qui prodest? Кому выгодно?

В Национальной библиотеке Карелии состоялось заседание авторитетного клуба краеведов, объединившего учёных, библиотечных и музейных работников, экскурсоводов и журналистов, одним словом, всех, кому не безразлично прошлое, настоящее и будущее нашего края. Темой очередной встречи стали хитросплетения сюжетных линий и перипетии судьбы Тулмозерского чугунолитейного завода, о которых рассказал участник проекта «Дорога горных промыслов» Шеков Кирилл. В ходе обсуждения доклада одна из слушательниц поделилась сомнениями в целесообразности музеефикации Тулмозерского завода, который не проработал и двух лет. Ответом для таких сомневающихся станут новые, оригинальные научные и популярные работы, расширяющие наши знания о горно-промышленном наследии Карелии.

Появился клуб краеведов в декабре 1988 г., за годы его существования проведено порядка ста заседаний, выпущены в свет несколько сборников статей. Обратиться к теме Тулмозерского чугунолитейного завода было решено ещё в декабре – за минувший год накопился изрядный объём материалов, которыми исследователи не прочь были поделиться. Разговор получился открытый и взаимно интересный. В ходе выступления акцент был сделан на вопросах истории геологического изучения Тулмозерья и многочисленных попытках промышленного освоения его минеральных запасов. Многие проблемы, связанные с драматической историей уникального памятника, остались за рамками обсуждения. Участников встречи вообще больше интересовала современность, ближайшие перспективы Рудного парка «Тулмозерье», кто в будущем будет отвечать за его содержание, в каком направлении предполагается дальнейшее развитие парка.

В настоящей статье речь пойдёт не об этом…

Уже знакомую нам историю Тулмозерского завода предлагается осмыслить под другим углом зрения. Осматривая руины предприятия, которое проработало всего несколько лет, однако, за которым стоит целая эпоха и выдающиеся деятели производства, науки, политики и финансовой сферы, вновь и вновь задаёшь себе один и тот же вопрос. На фоне того, сколько было вложено времени, сил и денежных средств, стали бы все эти люди затевать геологические экспедиции и всё это строительство – если бы знали, что ожидает завод в будущем?

С давних времён русские крестьяне плавили железо в домашних условиях, сооружая для этого на собственном дворе примитивные сыродутные домницы, однако, обычно их продукция служила для собственных нужд. Развитие горнопромышленных и металлургических предприятий на Севере началось в XYII веке и было связано с использованием западно-европейских технологий. Рассказ этот следует вести от чугуноделательных и медеплавильных заводов, принадлежавших «гамбургской» семье Марселисов и датчанам Бутенантам, первыми построивших на карельской земле мануфактуры по изготовлению карельского уклада.

Горнопромышленные предприятия Олонецкой губернии возглавляли, в основном, иностранцы. Несколько раз просил отпустить его в родные места саксонец, управляющий Кончезерским медеплавильным заводом, Вольф Мартин Циммерман, и каждая его просьба заканчивалась для него отказом, правда, сопровождающимся значительным увеличением его зарплаты. Поистине фантастическое жалование получал возглавивший в 1786 году Олонецкие горные заводы выходец из Великобритании Чарльз Гаскойн (отец его был французом). Умелый администратор и талантливый изобретатель, Чарльз (или Карл Карлович, как называли его в России) крайне высоко оценивал свои услуги. Денежное содержание менеджера составляло 2 500 фунтов-стерлингов «по курсу российских денег в Англии», примерно 25 000 золотых рублей. По распоряжению императрицы Екатерины Великой, Гаскойну предназначалась также половина от прибыли возглавляемого им холдинга, то есть он был заинтересован и в наращивании объёмов продукции. В 1799 г. долг казны Гаскойну превысил астрономическую сумму - 170 тыс. руб. Расплатиться не было возможности, поэтому в счёт погашения государственной задолженности Чарльз Гаскойн получил имение в Подольской губернии с 2 тысячами душ крепостных крестьян.

Вместе с тем, нужно отметить, что огнеупорная глина, кирпич и каменный уголь для заводов при Гаскойне и по его же настоянию закупались только в Англии. Историки говорят, будто это связано с высоким качеством английских товаров. Если сам руководитель от этой торговли ничего и не выигрывал, то, по крайней мере, испытывал моральное удовлетворение. Одной рукой получая щедрое довольствие, пользуясь доверием высокопоставленных персон, другой рукой и практически одновременно он помогал родной Англии. Зависимость и без того технологически отсталой России от развивающейся Англии год от года только углублялась. От сомнительной практики отказались только после смерти Гаскойна. Горновой камень, к примеру, был обнаружен в непосредственной близости от Петрозаводска. После серии испытаний было принято решение о замене английского каменного угля на отечественный древесный.

В течение XYII – XYIII веков специалисты из Европы получили в России ещё больший «вес», что нашло своё выражение в их особом правовом положении. К концу XIX века ситуация начала меняться. Очередной пример покровительства российской национальной элиты, оказываемого эксперту из-за рубежа, представляет собой еврей немецкого происхождения, А.Ю. Ротштейн, который накануне промышленного «бума» в России, занял кресло директора одного из крупнейших в стране банков. Ротштейну было тридцать три года, он с трудом говорил по-русски, слабо ориентировался в законодательстве и культуре страны, в которую приехал, но разбирался в операциях с ценными бумагами. Будущий директор Санкт-Петербургского международного коммерческого банка имел богатый практический опыт и связи в ведущих банковских организациях Берлина и Парижа. Будучи представленным российскому министру финансов И.А. Вышнеградскому, он быстро нашёл с ним общий язык и оказал консультативную помощь при конверсии внешних и внутренних государственных займов, сократив платежи по государственному долгу. По одной из версий, за эту помощь он и был поощрён высокой должностью.

В последнем десятилетии XIX века банк развернул активную международную деятельность, принимая участие в проектах, реализуемых в различных отраслях промышленности, включая железнодорожное строительство, энергетику, добычу каменного угля, нефти и золота. Именно Ротштейн «приделал ноги» к идее Великого князя Петра Николаевича Романова наладить добычу железной руды в Тулмозерье и организовать на месте производство чугуна. На фоне набирающей обороты индустриализации страны, организация добычи железной руды в непосредственной близости от Санкт-Петербурга, казалось, сулила блестящие перспективы. Проблема упиралась в объём запасов руды, насколько готовящееся производство будет обеспечено сырьём, но учёные, осмотревшие месторождение летом 1896 года, уверяли, что руды хватит, хотя и аргументировать прогнозы были не способны. С 1897 г. разведки руды проводились по всей Олонецкой губернии.

В фондах Российского государственного исторического архива сохранилось немало документов акционерного общества «Сталь» на французском и немецком языке. Руководимый Ротштейном банк был тесно связан с немецким капиталом. Разумеется, это обстоятельство, само по себе, ни о чём говорить не может и ещё не предполагает, что банк был проводником интересов другого государства, но и отрицать этого факта полностью нельзя. В частности, кауперовские аппараты и воздуходувные машины для Тулмозерского чугунолитейного завода были заказаны в Германии. По проекту немецкого инженера Люрмана была сооружена доменная печь производительностью 3000 пудов чугуна в сутки. Люрман был профессионалом, но построенную по его чертежам печь пришлось полностью демонтировать. Предположительно, в конструкции домны были допущены принципиальные ошибки, возможно, связанные с тем, что домна была ориентирована на использование кокса, а не древесного угля. Словом, оснащением завода занимались немцы, за что были щедро вознаграждены (несмотря на то, что доменную печь впоследствии пришлось строить заново). А финансирование работ осуществлялось российским банком.

Иноязычные документы общества «Сталь», хранящиеся в фондах архивов, представляют собой значительный и практически не тронутый массив информации, и способны пролить свет на многие загадки этого предприятия, до сих пор казавшиеся нам неразрешимыми. По одной из версий, банковский документооборот нарочно был организован на нескольких языках на случай государственной проверки, чтобы запутать следы и осложнить задачу чиновников. Так, договор об исключительном праве акционерного общества «Сталь» использовать «метод» выплавки металла «непосредственно из руды» был составлен на французском языке. Его «изобретатель», статский советник А.А. Карышев, никакого патента не имел, и предлагал обществу заключить с ним договор на использование абстрактной идеи, не подтверждённой расчётами или опытным путём…

Ротштейн был баснословно богат (или старался таковым казаться). Чтобы поддерживать имидж ведущего банка страны, он не только обеспечил себе высокую зарплату, но и длительное время поддерживал высокий уровень представительских расходов банковского учреждения. Почти еженедельно устраивались торжественные приёмы, которые обходились банку в суммы, которые даже по меркам высшего света того времени признавались колоссальными. На директорские апартаменты были выделены целых два этажа в роскошном здании банка, находившегося по адресу Невском проспект, 56, и часть офисов пришлось арендовать в соседнем с банком здании. В 400 000 рублей оценивалась стоимость виллы на австрийском курорте Ишгль, приобретённой Ротштейном в 1896 г.

Санкт-петербургский международный коммерческий банк оказался в числе тех несчастных, кто больше других пострадал в годы экономического кризиса начала ХХ века, серьёзно ударив и по положению самого А.Ю. Ротштейна.

История Тулмозерского чугунолитейного завода представляется нам намного шире и глубже, чем может показаться, на первый взгляд. Включая в научный оборот немецкие и французские тексты, мы переоцениваем известные нам факты, и слой за слоем осторожно и бережно перебираем кусочки пазла, который однажды должен будет сложиться в одну целостную картину. Мы ставим смелые гипотезы и неожиданно находим свидетельства, подтверждающие наши догадки. Впрочем, вопросов остаётся слишком много, и единственное, что питает нашу надежду – это объём непознанного, спрятанные в стенах библиотек и архивов документы, ожидающие своего исследователя.